Передо мной сборник современного журналиста Евгения Богата «…Что движет солнце и светила». Среди вошедших в него писем выдающихся людей прошлого и настоящего, пожалуй, одно стоит особняком – письмо «рядового» двадцатилетнего солдата девушке, написанное в первые дни Великой Отечественной войны. Оно меня «зацепило» своей откровенностью. Наверное, впервые я подумал: любовь - не слово, любовь – это тайна.
«Тайна сия велика есть…» - повторяем мы порой старинную возвышенную формулу о любви.
Эта тайна явственно живет в письме Алексея невесте. В будничное мирное время молодой человек, может быть, и не открыл бы её Наташе. Но в окопах и под обстрелами к юноше приходит иное осмысление: любовь – это ответственность за счастье любимой девушки.
Умение переживать личное, интимное в сочетании с общечеловеческим, мировым – отличительная особенность человека XX столетия. Действительно, если иметь в виду «рядовых», будто бы ничем не замечательных людей (хотя абсолютно ничем на замечательных, абсолютно «рядовых», по-моему, не существует), не мыслителей, художников или писателей, то особенность эту можно назвать уделом истинно любящих.
Алексей в своем письме приводит цитату В.Г.Белинского, называя любовь талантом и уделом избранных. А ведь действительно.
Наделенные талантом любви жены декабристов пошли за мужьями в Сибирь, пожертвовав положением, богатством, будущностью, даже детьми? Но не все … Некрасову «эти не все» казались странными, а Николаю I странными казались Волконская и Трубецкая.
Мне, как любому моему сверстнику, небезразлична эта тема в жизни. Представляю, каким душевным трепетом было охвачено сердце юного солдата Великой Отечественной, когда само понятие «жизнь» было на волоске.
Дело в том, что человеческое сердце, при всей сосредоточенности на избранном человеке, обычно любит нечто большее. В этом одном человеке оно благоговеет всему, чему с детских лет радуется в мире: первому лучу солнца, первой встрече с морем, маленькому делу, сотворенному впервые своими руками… Как же мгновенно маленькие радости может уничтожить война… Но я уверен, что в силах человечества сохранить этот удивительный мир. Лично я не могу вообразить Землю – с лесами, водопадами, радугами, солнцем и морем – без человека! Без человека, который чаще робко, а порой громогласно скажет «люблю».
Этот талант любящего сердца в одном чувстве к одному человеку обращен ко всему, что дорого в мире.
Не случайно, наверное, почти на всех языках мира называют одинаково «любовью» чувства различные: любят и маму, и женщину, и то или иное время года; любят лес, родину; любят мороженое…
Наверное, проявив лингвистическую изобретательность, языковые богатства любого народа позволили бы ввести в словари синонимичные определения, если надо было бы по существу называть «любовь» по-разному. Но я думаю, что человек, говорящий «люблю тебя», объясняется в своём чувстве всему миру. Поэтому, на мой взгляд, все лексические значения слова «любовь» сходятся к 4 определению из Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона - «высшая духовная эмоция, выражающаяся в чувствах благоговения и восторга при умственном созерцании образа, олицетворяющего высшее совершенство и красоту».
И правильно говорит в своем сборнике писем о любви выдающихся людей Е.Богат, что в мире есть нечто бесценное; мы порой не можем найти ему имени, но оно существует: и это вдруг открывается человеку…
Приложение
Алексей – Наташе
( Из личного архива, владелица которого пожелала остаться неизвестной)
26 августа 1941
У нас сейчас тихо. Когда наступает недолгая тишина, так хочется забыть о том, что идёт война. Но как забудешь? Если б не война, мы были бы вместе, мне не пришлось бы писать тебе эти горькие письма. Горькие потому, что в каждом слове ощущается долгая разлука. Иногда я думаю, если б не война, может быть, вообще ничего не было бы… Но я хочу в это верить. Я не хочу благодарить войну. «Противное человеческому разуму», - писал Толстой. Разве только разуму? Противное естественным человеческим потребностям, которые ощущает в себе даже самое неразумное существо. Самой насущной человеческой потребности: любить и быть любимым. В двадцать лет хочется гулять с любимой девушкой по ночным улицам, читать ей стихи, плохие свои и хорошие чужие, с какой-нибудь пышной клумбы сорвать, рискуя поплатиться, самый красивый цветок… Посмотреть на него и бросить небрежно к твоим ногам, потому что даже самый красивый цветок на свете не стоит твоей руки. Твоей маленькой нежной руки, до которой я всегда боялся дотронуться… Наташа, скажи, ведь врут ребята, когда говорят, что девушки, и ты в том числе, презирают таких «робких», ведь врут? Наташа, правда? Прости меня. Я знаю, что они врут.
Помнишь, еще весной мы говорили о войне (тогда она казалась нам совершенно невозможной!), и ты спросила, могу ли я убить человека. Я так содрогнулся, что ты и потом, вспоминая, долго смеялась. Нет, Наташка, нет, милая, никогда в жизни я не смогу убить человека. И ты не можешь себе представить, какое это радостное открытие. Первое время я стрелял, со страшным трудом подавляя в себе желание зажмуриться. Тогда я ничего не писал тебе о войне, мне было стыдно, ужасно стыдно. Но внешне они слишком похожи на людей. Мне казалось, что я не мужчина, тряпка, размазня, «баба», как у нас говорят. Но они слишком похожи на людей. Им надо было убить Колю Шабанова, чтобы я наконец понял, что они не люди, не люди, а их надо, надо, надо убивать. Это «надо» я твердил сначала как заклинание, теперь это слово, обычно пресекающее все эмоциональные порывы, стало как бы воплощением всех моих эмоций, всех моих желаний: надо убивать! Я никогда не скажу «хочется», но «это надо», ощущаю сейчас как самое страстное своё желание.
Я люблю тебя, Наташка! Мне раньше казалось, что на войне не до женщин, вообще не до любви. Нет, всё наоборот. Мне кажется, я никогда не любил тебя так, как сейчас. Что-то новое вошло в мою любовь. Я помню, как весной вечерами бродил один по улицам и читал наизусть «Гамлета: «Что б для неё ты сделал?» Всё, честное слово, всё. Но что я мог сделать тогда? Если б ты любила меня, я сделал бы тебя самой счастливой девушкой на свете одной своей любовью. Но ты меня не любила, никто не требовал от меня никаких жертв, никаких подвигов. Я ничего не мог сделать для тебя. Теперь могу и делаю. Моя любовь сейчас – это любовь, наполненная ответственностью за счастье любимой девушки.
Я перешлю тебе это письмо с Володей Волковым, ты его уже знаешь по моим рассказам. Он как раз едет к вам. Не влюбляйся в него.
Подло ревновать, когда идёт война, когда всем хочется быть любимым, так хочется, как никогда раньше не хотелось… Но я ревную тебя ко всем, кто сейчас встречает тебя. Ты такая красивая, такая нежная, в тебя просто невозможно не влюбиться. А когда кругом так много поклонников, когда разбитые сердца так и сыплются к твоим ногам, трудно, я это очень хорошо понимаю, хранить верность кому-то… Ты лучше меня знаешь, кому и какому. Наверняка он тебя не стоит. Но любит, Наташка, любит! И я не могу сказать «любит так, как никто никогда любить не будет». Белинский прав, талант любить не каждому дан, но немногие счастливцы (а может быть, несчастные? Нет, все-таки счастливцы), одарённые этой тягостной и радостной способностью, будут любить именно тебя. Кого же ещё, Наташка? Кого ещё можно любить?
Как я хотел бы написать «целую»… Но не покажется ли тебе, что в разлуке совсем обнаглел?
Нет, не нагл, я бросаю к Вашим ногам воображаемую розу, не смея близко к Вам подойти.
Но когда вернусь, я буду вести себя развязно: вместе с сердцем, которое давно уже Ваше, я буду назойливо предлагать Вам мою немужественную руку.
Алёша.